Дракула - Страница 91

Дневник Джонатана Харкера

Полночь с 3-го на 4-е октября.

Я думал, что вчерашний день никогда не кончится. Я страшно боялся уснуть, полагая почему-то, что если буду бодрствовать, то ночью произойдет какая-нибудь перемена, а всякая перемена в нашем положении к лучшему. Прежде чем уйти спать, мы стали обсуждать наши дальнейшие шаги, но не пришли ни к какому соглашению. Мы знаем только, что у графа остался один ящик и что только граф знает, где тот находится. Если он пожелает, в нем спрятаться, то в течение многих лет мы ничего не сможем предпринять, а между тем мне страшно от одной этой мысли. Но я верю, что Бог спасет Мину! В этом моя надежда! Мы несемся на подводные скалы, и Бог — наш единственный якорь спасения. Слава Богу, Мина спит спокойно и не бредит. Я боялся, что сны ее будут такие же страшные, как и вызвавшая их действительность. После захода солнца я впервые вижу Мину такой спокойной. Лицо ее тихо засияло, как будто его освежило дыхание весеннего ветерка. Я сам не сплю, хотя и устал, устал до смерти. Но я должен уснуть, потому что завтра надо все обдумать, и я не успокоюсь, пока…

Немного спустя.

Я все-таки, по-видимому, заснул, так как Мина разбудила меня. Она сидела в постели с искаженным от ужаса лицом. Я мог все видеть, поскольку в комнате было светло. Она закрыла мой рот рукой и прошептала на ухо:

— Тише! В коридоре кто-то есть!

Я тихо встал и, пройдя через комнату, осторожно отворил дверь.

Передо мной с открытыми глазами лежал мистер Моррис, вытянувшись на матрасе. Увидев меня, он поднял руку и прошептал:

— Тише! Идите спать: все в порядке. Мы будем поочередно сторожить здесь. Мы приняли меры предосторожности.

Взгляд его и решительный жест не допускали дальнейших возражений, так что я вернулся к Мине и рассказал ей обо всем. Она вздохнула, и по ее бледному лицу пробежала едва заметная улыбка, когда она, обняв меня, нежно пробормотала:

— Да поможет Бог этим добрым людям!

С тяжелым вздохом она опустилась на кровать и скоро снова заснула.

Утро 4 октября.

В течение этой ночи я еще раз был разбужен Миной. На сей раз мы успели хорошо выспаться: серое утро уже глядело в продолговатые окна.

— Скорее, позови профессора! — сказала она торопливо. — Мне нужно немедленно его видеть.

— Зачем? — спросил я.

— Мне пришла в голову мысль. Я думаю, она зародилась и развилась в моем мозгу ночью, так, что я этого не знала. Мне кажется, профессор должен загипнотизировать меня до восхода солнца, и тогда я сумею многое рассказать. Иди скорее, дорогой. Времени осталось мало.

Я отправился к двери. Доктор Сьюард сидел на матрасе и при моем появлении вскочил на ноги.

— Что-нибудь случилось? — спросил он в тревоге.

— Нет! — отвечал я, — но Мина хочет сейчас же видеть Ван Хелзинка.

— Я пойду за ним, — сказал он, бросаясь к комнате профессора. Минуты через две-три Ван Хелзинк стоял уже совершенно одетый в нашей комнате, в то время как Моррис и Годалминг расспрашивали доктора Сьюарда. Увидев Мину, профессор улыбнулся, чтобы скрыть свое беспокойство, потер руки и сказал:

— О, дорогая Мина, действительно, перемена к лучшему. Посмотрите-ка, Джонатан, мы вернули себе нашу Мину, она точно такая же, какая была всегда… Ну, что вы хотите? Ведь недаром же меня позвали в столь неурочный час?

— Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали, — ответила она, — и притом до восхода солнца, так как я чувствую, что могу говорить свободно. Торопитесь, время не терпит!

Не говоря ни слова, он заставил ее сесть в постели. Затем, устремив на нее пристальный взгляд, он стал проделывать пассы, водя руками сверху вниз. Постепенно глаза Мины начали смыкаться, и вскоре она заснула. Профессор сделал еще несколько пассов и затем остановился; я видел, что с его лба градом струился пот. Мина открыла глаза, но теперь она казалась совсем другой женщиной. Глаза ее глядели куда-то вдаль, а голос звучал как-то мечтательно, чего я прежде никогда не слыхал. Профессор поднял руку в знак молчания и приказал мне позвать остальных. Они вошли на цыпочках, заперев за собой дверь, и стали у конца кровати. Мина их, видимо, не замечала. Наконец, Ван Хелзинк нарушил молчание, говоря тихим голосом, чтобы не прерывать течения ее мыслей.

— Где вы?

— Я не знаю, — послышался ответ.

На несколько минут опять водворилась тишина.

Мина сидела без движения перед профессором, вперившим в нее свой взор; остальные едва осмеливались дышать. В комнате стало светлей; все еще не сводя глаз с лица Мины, профессор приказал мне поднять шторы.

Я исполнил его желание, и розовые лучи расплылись по комнате. Профессор сейчас же продолжал.

— Где вы теперь?

Ответ прозвучал как бы издалека:

— Я не знаю. Все мне чуждо!

— Что вы видите?

— Я ничего не могу различить, все темно вокруг меня.

— Что вы слышите?

— Плеск воды; она журчит и волнуется, точно вздымая маленькие волны. Я слышу их снаружи.

— Значит, вы находитесь на корабле?

— О, да!

— Что вы еще слышите?

— Шаги людей, бегающих над моей головой; кроме того, лязг цепей и грохот якоря.

— Что вы делаете?

— Я лежу спокойно, да, спокойно, как будто я уже умерла!

Голос ее умолк, и она задышала как во сне, глаза закрылись.

Между тем солнце поднялось высоко, и наступил день. Ван Хелзинк положил свои руки на плечи Мины и осторожно опустил ее голову на подушку. Она лежала несколько минут, как спящее дитя, затем глубоко вздохнула и с удивлением посмотрела на нас.

— Я говорила во сне? — спросила она. Она это знала, по-видимому, и так. Но ей хотелось узнать, что она говорила. Профессор повторил весь разговор и сказал: